Наши грешным делом полагают, что та сторона просто ниже ценит своих. Стандартный обменный курс - один к двум. Но в действительности все куда сложнее и хуже.
Тут все-таки налицо громаднейший культурный, если можно так сказать, барьер. Для наших естественной выглядит формула "всех на всех", абсурдная и смехотворная для той стороны. Принцип quid pro quo выглядит жутковато и цинично, но все-таки понятен и логичен. И опять-таки, для той стороны это нелепо.
Галковский как-то в своей безумной откровенности писал про "иерархичное мышление". И вроде же понятно черным по белом написано, - но поди ж ты, попробуй пойми, что надо все читать просто как есть, без переносных смыслов. Там у каждого есть свой ранг, градус, чин, и соответственно - цена. Женщины ценятся ниже мужчин, таджики ниже армян, лейтенанты ниже капитанов, а замкадыши ниже москвичей. Все это работает, на полном серьезе. В споре, в любом конфликте, всегда прав не тот, кто прав по всяким дурацким бумажкам, которые придумали либерасты разные, а тот кто главнее, выше рангом.
Собственно, обмен пленными так и зашел в тупик. Наши меняли по своему пониманию, и доменялись до того, что остался полный неликвид, те самые "больные-пожилые", из-за которых не то что никого из наших не выпустят, а даже просто беспокоить их превосходительство, которое имеет полномочия отпускать пленных, побоятся: а ну как осерчает батюшка, мол чего с какой-то ерундой лезете, не знаете что я государственными делами занят? С той стороны все это выглядит как "обули тупых укропов, теперь они эти отходы пусть сами кормят бугага".
В общем, наши наконец поняли логику той стороны и теперь поступили совершенно правильно. Обменять этих пятнадцать на кого-то из наших - никаких шансов. Соответственно, держать их смысла никакого. И надо понимать всю щекотливость ситуации: объяснить все это нашей публике не так-то просто, один раз допустим прокатит, но во второй точно завопят про зраду, не поверят что пятнадцать живых душ могут иметь нулевую, а то и отрицательную ценность.
— Да чего вы скупитесь? — сказал Собакевич. — Право, недорого! Другой мошенник обманет вас, продаст вам дрянь, а не души, а у меня что ядреный орех, все на отбор: не мастеровой, так иной какой-нибудь здоровый мужик. Вы рассмотрите: вот, например, каретник Михеев! ведь больше никаких экипажей и не делал, как только рессорные. И не то как бывает московская работа, что на один час, — прочность такая, сам и обобьет, и лаком покроет!
Чичиков открыл рот, с тем чтобы заметить, что Михеева, однако же, давно нет на свете; но Собакевич вошел, как говорится, в самую силу речи, откуда взялась рысь и дар слова.
— А Пробка Степан, плотник? я голову прозакладую, если вы где сыщете такого мужика. Ведь что за силища была! Служи он в гвардии, ему бы Бог знает что дали, трех аршин с вершком ростом!
Чичиков опять хотел заметить, что и Пробки нет на свете; но Собакевича, как видно, пронесло: полились такие потоки речей, что только нужно было слушать:
— Милушкин, кирпичник! мог поставить печь в каком угодно доме. Максим Телятников, сапожник: что шилом кольнет, то и сапоги, что сапоги, то и спасибо, и хоть бы в рот хмельного. А Еремей Сорокоплёхин! да этот мужик один станет за всех, в Москве торговал, одного оброку приносил по пятисот рублей. Ведь вот какой народ! Это не то, что вам продаст какой-нибудь Плюшкин.